В пятницу 10 января в Успенском женском монастыре "Ново-Дивеево" гор. Нануэт, шт. Нью-Йорк состоялось отпевание настоятельницы игумении Ирины (Алексеевой),скончавшейся в среду 8 января, в день праздника Собора Пресвятой Богородицы. По благословению Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви, отпевание возглавил Высокопреосвященнейший архиепископ Монреальский и Канадский Гавриил.

Его Высокопреосвященству сослужили монастырский клирик прот. Александр Федоровский, благочинный второго благочиннического округа прот. Георгий Ларин, секретарь епархии прот. Сергий Лукьянов, прот. Георгий Каллаур (настоятель храма Пресвятой Богородицы "Нечаянная Радость" на Статен-Айленд, шт. Н.Й.), прот. Илья Горский (клирик Покровского храма гор. Наяк, шт. Н.Й.), прот. Марк Бурачек (настоятель Казанского храма гор. Ньюарк, шт. Нью-Джерси), прот. Георгий Зеленин (настоятель Архангело-Михайловского храма гор. Патерсон, шт. Н.Дж.) и иерей Владимир Кайданов (клирик Св. Георгиевского храма гор. Ховелл, шт. Н.Дж.). В храме молилсь осиротевшие сестры Новодивеевской обители и многочисленные паломники, прибывшие отправит в последний путь мать-игуменью. Молитвенно пел хор под управлением монастырского клирика протод. Сергия Арлиевского.

По окончании отпевания, прот. Георгий Зеленин обратился к собравшимся с следующей проповедью:

Во имя Отца, и Сына и Святого Духа! Мы осиротели сегодня, осиротела наша обитель. Прежде всего конечно, осиротели наши сестры, насельницы обители сей. Но также осиротели и все мы, которые, пока еще была мать-игумения жива, могли прийти к ней и получить больше, чем может получить любой человек от умудренного жизнью и опытом человека: получить не только совет, а получить то, чем держится этот мир, то, что сильнее всякого опыта – получить ту молитвенную поддержку, без которой невозможно выживать в этом мире, и что действительно больше человеческого опыта. Мы осиротели еще и потому, что сейчас ощущается, как никогда, что в этой невидимой брани, которая происходит в этом мире, сейчас у нас не стало этой надежной, очень крепкой линии обороны против врага рода человеческого. Брешь там сейчас пробилась. И эту брешь, хорошо, если мы сумеем восполнить. А если нет? Если не сможем стяжать тот самый опыт молитвы, опыт духовной жизни, который вечен во все времена, который соединяет все времена, и представительницей которого была мать-игумения, родившаяся в простой казачьей семье в 1922 г. в небольшой казачьей станице на берегу Амура.

На самом деле, она сама всегда была от рождения воплощением скромности. Она полагала всегда, что она чудом осталась жить на этой земле. Так получилось, что она четвертой родилась в своей семье ‒ трое деток умерли в младенчестве, и она сама родилась очень слабенькой. Но Господь судил ей другой путь: она выжила и стала очень сильной. А жизнь сложилась у нее очень тяжелая. 1922 год. Мы помним и знаем, что тогда происходило в отечестве нашем, особенно в Сибири, особенно в Приамурье, особенно в этих местах. Не обошло сильными скорбями и эти бедами и ее семью. Она сама вспоминала неоднократно, ссылаясь, в основном, на воспоминания своего отца – амурского казака, воина, героя, фельдшера – врачевателя человеческих телес и душ тоже, потому что он и ее смог воспитать в этом духе. Вспоминала, как они бежали после раскулачивания в соседнюю станицу, где жила ее бабушка, в станицу Никольскую, а потом бежали и дальше – в 1928 г. в Китай, в Харбин. Так начались годы странствий. Там она училась в школе, там же она, после смерти отца в 1946 году, пришла в монастырь 24-летней девушкой. Сама мать-игумения, и в этом тоже есть величайший акт ее смирения, рассказывала о каких-то промахах своей жизни. Но в этих промахах угадывалось совершенно другое – угадывалось величие духа этого человека. "В первый день, когда я пришла в монастырь, ‒ а монастырь был один из самых известных, к слову сказать, их было четыре в Харбине (два мужских, два женских), в честь иконы Владимирской Божией Матери, ‒ я вошла на территорию монастыря и не знаю, к кому обратиться. Смотрю, одна монахиня раздувает самовар. Я подошла и спрашиваю, куда мне идти. А она не отвечает. Я стою и думаю, в монастыре так положено – не разговаривать. Я стою и молчу. Много времени прошло, пока кто-то появился и объяснил мне куда пойти. И только потом, спустя много времени я узнала, что эта монахиня была глухонемая". А она, по смирению, стояла и терпеливо ждала, пока к ней обратятся, пока ей ответят.

Вот эта ее величайшая черта – ее смирение, которая все побеждала в ее жизни, она стала ее спутницей. И там, в монастыре, не так гладко все складывалось. Мы сейчас не знаем этих причин, но по какой-то причине тогдашняя игумения монастыря должна была оставить монастырь и жила в городе. И она стала ее келейницей. По послушанию она пошла, по смирению, вместе с ней и смотрела за ней все годы, до тех пор, пока Господь ни призвал ее духовную наставницу – мать Ирину. И поэтому столько радости было, когда вдруг в постриге тогда еще отец Адриан, будущий владыка Андрей, назвал ее Ириной. Сколько радости было! Она об этом много раз вспоминала потом.

А появилась она здесь, в монастыре, впервые в 1962 году. Она была одной из последних китайских, харбинских монахинь. Напомним, что разразились уже годы Культурной Революции в Китае, годы страшных гонений, которые претерпели все русские. Все русские уже покинули Китай. Она не уехала, потому что досматривала старенькую игумению, и потому не покидала Китай, пока не исполнила свое послушание. И, более того, должна она была оказаться со своими сестрами Владимирского монастыря в Калифорнии. Но, видимо, в пути так ослабела, или другая была причина к тому, что сказали ей – останься ты здесь. Боялись, что не доедет она до Калифорнии. И, по воспоминаниям уже здешних насельников, появилась в монастыре высокая, очень высокая ‒ сейчас трудно это представить – девушка. В этой согбенной старице трудно представить высокую статную казачку. Никто не знает, сколько она тогда весила, но это был скелет, обтянутый костями, который появился на пороге монастыря, на ней даже одежда висела, как на вешалке. Старые монахини захлопотали, бросились откармливать ее мороженым. Они не зря потрудились: они получили замечательную сначала сестру, а потом и мать для всей обители.

Вот один из таких курьезных случаев, связанный с ее приходом в монастырь. Она же совсем не знала, как здесь устроена жизнь, совсем не знала об о. Адриане. "Проходит первый, второй день, третий, и вдруг монахини подходят ко мне и говорят: Что же ты, голубушка, не подходишь к батюшке? Батюшка сердится. А я и не знала кто это, не знала ничего". Столько в этом было смирения и простоты! И, конечно, батюшка пригрел и очень полюбил будущую игумению, будущую мать Ирину. Не случайно будущая игумения несла клиросное послушание, она работала на разных послушаниях. Это была ее отличительная черта, потому что она выполняла без ропота самые разные хозяйственные послушания, но самым главным было на клиросе. Где и как она обучилась клиросному пению, где и как она она постигла церковный устав? Мы только знаем, что это сделала она сама в те годы, проведенные в Харбине, когда она была рядом с игуменией, которую она досматривала; когда она была со своей семьей, когда они ходили в храмы, и, главным образом, здесь, в монастыре, когда у нее, как сопутницы будущего владыки Андрея, каждый день проходил в бесчисленных панихидах, которые здесь служились. По некоторым воспоминаниям, в воскресный день они возвращались с кладбища в 4 часа дня, после того, как Литургия заканчивалась в 11 часов утра. Целый день был полон молитвенного труда. Так же она продолжала вместе с отцом Александром, и о. Александр готов свидетельствовать, что больше десяти лет она несла это послушание до того, как другие послушания были возложены на нее.

Но при этом при всем одна из самых поразительных черт матери игумении – мы уже сказали о скромности, о послушливости – это обет постоянства, который дает всякий монашествующий, и который она исполнила в своей жизни. Об этом мало кто знает, но мать-игумения больше, чем за 50 лет, которые она провела в монастыре, покидала стены обители один раз в жизни. И то не по своей воле. Когда старшие сестры, которые участвовали в благотворительном лотерее, выиграли паломничество в Иерусалим, они тогда свою младшую сестру насильно туда отправили. Единственный раз за 50 лет она покинула пределы монастыря! Конечно, в счет не идут последние годы, когда ее должны были отправлять в больницу, и опять это делалось только по послушанию. Сама она не хотела покидать монастырь. Но если магические два слова произносились: "Батюшка сказал, надо ехать" ‒ все, это не вызывало никаких разговоров, никаких споров. Поразительный пример послушания.

Вся ее жизнь даже здесь, в монастыре, в те минуты и часы, когда она была свободна от других монастырских послушаний, проходила на маленьком, спасительном для нее треугольнике – храм, келья и трапезная. Даже здесь никто не мог ее увидеть праздно шатающейся. И причем келья – это продолжение храма, трапезная – это продолжение храма, это непрестанная молитва. Почему я говорю, что она могла нам дать больше, чем любой, умудренный опытом человек: она научилась молиться в своей жизни, молиться за нас. Сможем ли восполнить эту брешь, сможем ли мы научиться молиться так же, как молилась она?

Сейчас у нас есть хорошая возможность пожелать себе этого. Тем более, что у нас есть надежная заступница. Сейчас она предстоит у престола Того, Кого она себе уневестила в жизни. Сейчас ей предстоит встреча с ее Женихом, и там, у Жениха своего, она тоже будет молиться и о нас с вами. И мы здесь молиться будем о ней. Аминь.

Погребение мат. Ирины состоялось в монашеском отделе Новодивеевского кладбища. Вечная память игумении Ирине!