В воскресенье, 14 мая, в Синоде Русской Зарубежной Церкви гор. Нью-Йорк прошло торжественное чествование выдающегося художника и скульптора Михаила Леонидовича Звягина. Скульптор через общество "Северный Крест" передал в дар РПЦЗ выполненый из бронзы бюст Александра Пушкина.

Скульптору удалось показать последние минуты жизни великого поэта, он еще с нами но уже уходит в вечность. Эта работа много раз выставлялась в галлереях Нью-Йорка и всегда получала самые положительные отклики. После церемонии передачи, Первоиерарх РПЦЗ митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Иларион дал торжественный обед в честь Михаила Леонидовича. Все кто знаком с Михаилом Леонидовичем и его творчеством, относятся с глубоким уважением к его таланту, целеустремленности и доброте.

Ниже мы знакомим читателя с творческим путем Михаила Леонидовича, словами самого художника:

* * *

Родился я в Ленинграде в 1931 году. Отец работал на заводе, мама вела домашнее хозяйство. Родители занимались моим воспитанием. Мать любила красивые вещицы, безделушки и очень рано стала приобщать меня к рисованию. Она покупала мне цветные карандаши, краски, альбомы. Над диваном у нас висела какая-то картина с замком на скале на берегу моря и парусом на горизонте. Эта картина запомнилась мне на всю жизнь. Тогда она казалась моему детскому пониманию настоящей сказкой и верхом совершенства. Она будила воображение и звала куда-то в прекрасное далеко. К сожалению, во время войны картина бала потеряна.

Война началась для меня с того, что отец ушел добровольцем на фронт. Я очень любил отца, так и вижу его добрые глаза и, словно, смущенную улыбку. Его образ не покидает меня всю жизнь. К тому времени у меня появилась, также, маленькая сестренка, ей шел тогда третий год.

Фронт подошел к Ленинграду. Как-то, во время бомбежки, когда мы сидели в бомбоубежище, а над городом навис рев сирен, кто-то крикнул нам, что у нашей квартиры стоит раненый отец. Что с нами было! Все кинулись домой. Отец стоял у дверей, опираясь на палку. Видно было, что стоять ему очень трудно. После госпиталя его оставили служить в городе.

Блокада началась для ленинградцев с пожара на Бадаевских складах, куда, повидимому, по чьему-то преступному приказу (как тогда говорили шепотом) были свезены запасы продуктов со всего города. Зенитная защита была тогда недостаточна, и после налета немецкой авиации склады горели несколько дней, застилая город черным дымом. Все понимали, что это катастрофа. Голод начался почти сразу. Сначала пропали продукты, потом голуби, а затем и другие животные. Что такое голод могут понять только те люди, которые на себе это испытали…

Все это свалилось на нас неожиданно и тяжко. Жгли мебель, жили на 125 гр. блокадной пайки, и постоянные, как наваждение, мысли о еде.

Потом, через несколько лет, тема блокады появилась в моих детских рисунках, когда я занимался во Дворце Пионеров. Вообще, тема блокады и трагедий войны вошли в мое творчество именно с той страшной поры.

На подробностях блокады останавливаться не буду. Это очень тяжело. Кто этого не перенес, не поймет меня. Смерть от голода стала повседневной реальностью. И в этой реальности проходило детство. Мы быстро взрослели. В то время на руках у матери в госпитале умер от ран отец. Я очень любил его, моего доброго отца и очень переживал его смерть. Мы остались одни. Родных не было.

В апреле 1943 года через Ладожское озеро эвакуировались в Вологодскую область. Там в мою жизнь навсегда вошла любовь к русскому пейзажу. Рисовать хотелось, но не было ни красок, ни цветных карандашей, ни бумаги.

В 1944 году мы вернулись в Ленинград. Я стал ходить во Дворец Пионеров на занятия кружка ИЗО к замечательному и тонкому человеку и педагогу М.А. Гороховой. Под ее руководством мы рисовали преимущественно натюрморты, а также выполняли композиции на тему блокады. Я очень полюбил эти занятия и свой Дворец Пионеров, и на занятия приходил пораньше.

Жилось трудно. В школе я учился неважно, особенно по математике, ибо сказывались блокадное, потерянное для занятий, время. В эвакуации в школу приходилось ходить за три километра. Я мерз, но ходил.

 В 1945 поступил в Архитектурно-художественное ремесленное училище на альфрейное отделение, которое готовило мастеров отделочных работ. Благо, там одевали и кормили по три раза в день.

В 1949 году я закончил училище, получив 5 разряд и аттестат. И в том же году поступил в Среднюю Художественную школу при Академии Художеств (СХШ), однако через год был отчислен за неуспеваемость по всем математическим предметам.

В 1950-м занимался в разных студиях, а также много писал с натуры.

В 1951 был призван в армию в автобат. Мне повезло: я попал служить в Москву. Жизнь художника в армии известна: красил придорожные столбы и туалеты, изготавливал стенды, рисовал картинки для армейского начальства, даже делал политические карикатуры и печатался в армейских газетах.

В 1954 году демобилизовался и вернулся в Ленинград. Поступил работать в цех по росписи тканей, точнее платков. Этот цех помещался на территории Александро-Невской лавры. Работа была интересная и велась в сложной, но бесконечной по своим возможностям технике горячего батика, которой, со временем, я в совершенстве овладел.

В том же году я впервые показал свои работы на выставках в Союзе Художников в Ленинграде и Москве. Работы заметили, и в тот же год осенью я был принят кандидатом в Союз по разделу декоративно-прикладного искусства. Также, я поступил в Художественное Педагогическое училище им. Серова. Меня приняли сразу на III курс живописного факультета, а, окончив его в 1961 году, получил диплом учителя рисования и черчения. В процессе учебы неоднократно выставлялся по двум разделам – декоративно-прикладного искусства и живописи. В 1962 году был принят в Союз Художников СССР.

1970-е – годы напряженных поисков пластической выразительности: пейзажи, натюрморты, обнаженная натура… "Инвалид с острова Валаам" – картина, исполненная в 1981 году, явилась, своего рода, броском в мир сложнейших человеческих проблем, прорывом сквозь пелену фальшивого академизма, которой наше общество слишком долго отгораживалось от своих инвалидов, уже принимая украдкой новых – из Афганистана. Эта реальность никак не стыковалась с оптимистичными военными репортажами. Именно в этот период началась моя работа над самой масштабной по размеру и замыслу картиной "Бабий Яр", над холстом, которому я отдал пять лет своей жизни с 1980 по 1985 год. Находясь еще в армии, я впервые услышал о трагедии в Бабьем Яру от солдата-киевлянина, казарменная койка которого стояла рядом с моей. Будучи еще мальчишкой, он видел все это собственными глазами, и его рассказ потряс меня. Воображение начало рисовать жуткую картину, но я еще не был готов к осуществлению такого замысла. Мне понадобилось еще около тридцати лет, чтобы я почувствовал в себе силы взяться за такую слож-нейшую тему. Начав писать холст в 1980 году, я смог его закончить только в 1985-м. Тогда же я представил картину на выставку, однако, она была отвергнута почти единогласно. "За" был один единственный голос из почти двадцати членов выставкома, и он принадлежал Глебу Александровичу Савинову. Я и сейчас благодарен ему за ту поддержку, ибо для меня это было очень важно.

О настоящем периоде, который начался после окончания работы над картиной "Бабий Яр" говорить трудно, так как я и сейчас живу в нем. За последние 10-15 лет мне удалось неоднократно побывать за рубежом: в Болгарии, Германии, Югославии, Италии, Франции, США. Мне довелось, также, прожить много лет в США в Нью-Йорке. Это расширило мой кругозор и заставило, во многом, по-иному взглянуть на вещи, как в творческом, так и в жизненном плане, особенно после посещения галерей и музеев Западной Европы и Америки. С горечью могу констатировать, если бы это произошло на 20-30 лет раньше, если бы… Но раньше это было немыслимо.

Меня волнует то, что я вижу вокруг, и я пытаюсь средствами моего искусства отобразить этот мир, мир сложный и жестокий. Дай бог, чтобы не свершилось то, что я пишу в своих картинах!

Мы живем в сложное время – время переоценки ценностей. XX век, один из самых жестоких в новейшей истории – две мировые войны, десятки миллионов погибших, XX век – век крушения идеалов гуманизма, попрания законов бытия и человечности, XX век – век величайших противоречий – нацистские лагеря смерти, ГУЛаг, создание атомной бомбы, крушение и распад Советской империи, непрекращающиеся войны на африканском континенте, на ближнем востоке, исламский фундаментализм, терроризм, афганская война, чеченская война – все это взывает к осмыслению происходящего. Мои картины – это мое действие в этом мире, мое понимание происходящего и мои тревоги. Сюжеты моих картин не однозначны. Я пишу то, что я вижу и то, что я мыслю. Мои картины не для слабонервных. Это – мой крик души, мне хочется достучаться до сердец людей, но увы… То, что происходит вокруг – это бести арий, карнавал масок, буффонада и ряженые. Уроды правят бал. На долго ли? Мы живем в Зазеркалье, где нам говорят одно, мы видим другое, и происходит нечто третье. Мои холсты – это зеркала окружающего меня мира, нашего времени. Кругом бесы и маски. Что нам откроется, когда маски будут сняты?!

Я художник второй половины XX века. Мой взгляд на мир есть некая трансформация происходящего, другой угол зрения. Смотрите, думайте, вслушивайтесь в гул эпохи. Хочется думать, что третье тысячелетие будет другим, я очень на это надеюсь. Я просто свидетель своего времени и средствами своего искусства пытаюсь это выразить и донести до зрителя.

Источник биографии: "Соотечественники в Америке"
www.compatriotsru.uanet.biz