Ключарь Знаменского Синодального собора (гор. Нью-Йорк) Русской Зарубежной Церкви протоиерей Андрей Соммер 11 сентября 2001 года был всего в нескольких километрах от взорванных террористами башен Всемирного торгового центра. А почти 19 лет спустя оказался в эпицентре другой трагедии ‒ пандемии коронавируса, которая по Нью-Йорку ударила сильнее остальных американских городов. Экстремисты в 2001-м убили почти 3 000 человек, вирус уже сейчас унес более чем в два раза больше жизней американцев. И каждый день число погибших увеличивается. Специально для журнала "Фома" отец Андрей сравнил впечатления от происходящего "тогда" и "сейчас".
Сейчас мы переживаем странное время. Можно даже сказать, страшное. Мы соблюдаем требования властей не собираться большими группами, поэтому наши храмы закрыты для прихожан. Но службы у нас в Синодальном соборе продолжаются, они ведутся ежедневно ‒ как это повелось еще с 1950-х годов. Мы организуем прямые трансляции в Интернете, чтобы люди могли помолиться хотя бы дома. Прихожане звонят, просят подавать записки.
Лично о себе скажу, что мне очень трудно служить при закрытых дверях. И я надеюсь, что в будущем нам удастся показать властям, что Церковь ‒ это тоже больница, только духовная. К сожалению, неправославное общество не привыкло к такому мнению. Посмотрите, сколько целителей в сонме наших святых, и мы молимся, просим помощи у них ‒ и получаем ее.
Нам важно помнить, что храм ‒ это не место, где провинившиеся получают наказание за грехи. Здесь люди получают благодать Божию, облегчение и исцеление ‒ кстати, не только духовное, но и физическое.
Если сравнивать это время с 11 сентября 2001 года, то ощущения несколько отличаются. Тогда Нью-Йорк был полностью перекрыт, в него нельзя было въехать. Сейчас такая возможность пока есть.
Но главная разница заключается в том, что тогда враг был очевиден и вполне осязаем, он был в обличии обычных людей. А сегодня мы переживаем страх неизвестности. Мы не знаем, как долго все это будет продолжаться, не знаем, удастся ли полностью исцелить заболевших. Я думаю, эта неизвестность больше всего пугает людей.
В 2001-м все было понятно: после терактов в город вошли военные, и начались восстановительные работы. Сейчас же успех предпринимаемых мер пока неочевиден. Конечно, страдают все, но Нью-Йорк ‒ особый город. Здесь очень много народа, уединиться достаточно трудно. Больницы переполнены, люди в панике стараются сдать тесты на коронавирус.
Мы стараемся успокоить наших прихожан, сказать, что эту ситуацию надо перетерпеть. Но если просто сидеть дома и смотреть телевизор, это не будет во славу Божию. Очень важна домашняя молитва, поддержание мира в семье. Мы должны молитвенно настроиться и мысленно сопристутствовать на богослужениях, если есть возможность смотреть их в Интернете, хранить благочестие.
Да, многие пока физически не могут пойти в храм, но прочитать Псалтирь может каждый. Конечно, в таких условиях трудно совершать таинство Исповеди и причащаться, но этот вопрос можно решить. Я думаю, каждый человек может обратиться к духовнику, и тот скажет, как быть ‒ либо посетит человека на дому, либо, если можно, пригласит его в специальное время в храм. И конечно, важно, чтобы человек сам ‒ пускай дома ‒ покаялся перед Богом. Это часть нашей христианской жизни, о которой мы стали забывать.
Я бы сказал, что наш принцип сейчас ‒ ждать Пасхи и жить Великим Постом. Наша задача ‒ сосредоточиться на духовной стороне своей жизни, задавать себе вопросы: а чем я в течение года занимался? Был ли я благодарен за то, что давал мне Господь?
К сожалению, из всех треб люди обычно меньше всего просят отслужить благодарственный молебен. Я думаю, сейчас, когда нет возможности ходить в церковь, важно задуматься о том, как часто мы забываем благодарить Бога за все, что имеем в этой жизни.
Дело идет к Пасхе, но мы не знаем, будут ли храмы открыты. И мы должны вспомнить, как люди отмечали Пасху в те времена, когда из-за гонений вообще нельзя было это делать. Например, как священномученик Иларион (Троицкий) с другими заключенными верующими отмечал Пасху в лагере на Соловках ‒ в недостроенной пекарне, без облачений и даже без Литургии…
После терактов ко мне приходили люди, потерявшие своих близких. Опыт сопереживания, который я получил тогда ‒ это совершенно особый и очень важный для меня опыт. Я до сих пор помню, как проводил три заочных отпевания русских людей, которые погибли в башнях-"близнецах". Это было страшно.
Помню, как через несколько дней после терактов ко мне подошла прихожанка, у которой там без вести пропал муж. Его останков к тому времени не нашли, но женщина знала, что супруг был там. Она попросила меня совершить заочное отпевание. Я не ожидал, что с помощью анализа ДНК через несколько месяцев удастся найти прах этого человека. Но это произошло. Мы поехали на кладбище, захоронили урну, и я отслужил панихиду еще раз. Как важно, что получилось совершить и отпевание, и погребение ‒ полностью пройти церковный путь прощания с умершим родным.
Конечно, женщина страдала, но ей удалось найти прах близкого человека, и это стало для нее малым утешением, потому что она смогла похоронить мужа по православному обычаю. У меня самого на душе стало спокойнее. В других случаях останки найти не удалось.
Духовные и психологические последствия той трагедии проявляются до сих пор. Каждый год люди вспоминают о случившемся, о том, где они были в тот момент, и задаются вопросом: может ли это случиться вновь? Мне кажется, именно 11 сентября 2001 года помогло мне выработать действительное сочувствие к ближним.
Карантин, улицы города опустели. Сейчас, слава Богу, никто из наших прихожан еще не заболел. Они не могут посещать богослужения ‒ и все мы, священники, очень им сопереживаем.
В связи с пандемией власти Нью-Йорка запретили проводить общие отпевания, на траурные церемонии могут прийти только самые близкие члены семьи. Поэтому сейчас я тоже не исключаю, что кого-то придется отпевать несколько месяцев спустя.
Как я уже говорил, после 11 сентября страх быстро закончился ‒ пришли войска и начали нас охранять. Сейчас мы сталкиваемся с неизвестностью. Я чисто по-человечески боюсь за своих родных, близких и за наших прихожан. Да, мои старшие дети уже выросли, но двое младших еще живут со мной. Мы на карантине в небольшой квартирке, стараемся уделять друг другу больше времени.
Сегодня людям как никогда нужно утешение, и мы стараемся поддерживать наших прихожан. Мы говорим, что все изменится в лучшую сторону. В нашей жизни все временно, а Бог ‒ вне времени. В 2001-м году я как никогда уверился, что Господь ‒ Источник Любви, Он нас милует и Он нас не оставит.
Я думаю, мы были не готовы к тому, что ситуация с коронавирусом будет развиваться настолько быстро и решения придется принимать в таком срочном порядке. На мой взгляд, важно задуматься, в том числе и в церковно-административном плане ‒ а что будет дальше? Конечно, врачи придумают прививку. А что, если через год появится другой вирус, еще более опасный? И как мы ‒ Церковь, общество ‒ будем реагировать?
Да, сейчас у нас сложилась неожиданная ситуация, требующая экстренных мер. Но мне кажется, мы должны вынести какой-то урок, задуматься о том, что не доллар является главной ценностью в жизни ‒ а любовь друг к другу.
Я надеюсь, мы создадим какой-то церковный комитет, который в подобных чрезвычайных ситуациях позволит нам моментально реагировать, чтобы эффективно помогать людям. Думаю, в него могли бы войти священнослужители, юристы, а также представители местных властей. Что, нам в следующий раз снова закрывать все храмы? Сейчас в Нью-Йорке, например, вы можете пойти в магазин и купить вино, а в церковь пойти нельзя… Я думаю, нужно разумно подойти к этому вопросу. Ведь повторю: церковь ‒ это духовная больница, куда люди приходят за духовной помощью. И в моменты всеобщих трагедий такая помощь особенно, а часто в прямом смысле ‒ жизненно необходима.
Есть разные подвиги ко спасению: мученический подвиг, исповедничество… А мы ‒ и священники, и паства ‒ сейчас можем совершить малый подвиг, подвиг терпения. И в этом тоже ‒ наш путь ко спасению.
Очень многие люди заболели, многие скончались, и все это напоминает нам о бренности нашей жизни. Ведь весь мир изменился всего за пару недель! Мы жили нашей привычной жизнью, сосредоточенной на материальном, и вдруг выяснилось, что это материальное не имеет никакого значения.
Мне кажется, это повод нам задуматься: а в чем тогда смысл нашей жизни? И повод сосредоточиться на вечном. Даже если проживешь сто лет, это все равно будет капелькой по сравнению с вечной жизнью.
Верю, что в ответ на наше терпение Господь проявит Свою милость к нам, и эта ситуация, Бог даст, закончится. Но даже когда это произойдет, нам все равно будет важно вспоминать о ней.
Я бы сравнил происходящее сегодня с моментом, когда человек спит, и вдруг кто-то включает в комнате свет. От неожиданности он машинально зажмуривается, отворачивается от лампы. Сейчас нам надлежит задуматься и постараться поработать над своей душой: чтобы, когда Господь возьмет ее к Себе, она могла воспринять этот Божественный свет, а не пыталась отвернуться.
